Охота к перемене мест. Повести и рассказы - Братья Швальнеры
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако, Мисима сам решил сходить в храм. И вовсе не затем, чтобы доказать наивность уже утративших актуальность религиозных чаяний супруги, нет. Ему казалось,.. его не оставляло ощущение того, что чем умнее он становится в бытовом, практическом плане, тем больше ему недостает чего-то изнутри. Чего-то нематериального, духовного, того, что нельзя измерить привычным человеку эквивалентом. Так, словно бы становясь мудрее, он платил за эту мудрость целостностью своей души. Не хватало ему тепла, любви, понимания, сочувствия в том первозданно-девственном виде, в котором нуждается в этих порывах души каждый младенец – не говоря уж о взрослом человеке, чьи потребности в этих чувствах несоизмеримо больше.
Так часто бывает, что за социальный рост мы платим ментальным благополучием. На какое-то этапе своей жизни Ваш покорный слуга заметил, что, чем больше публикую я своих произведений – даже самых пустячных – и чем больше создаю новых – даже самых кратких и, казалось бы, малосодержательных, – тем менее интересным собеседником становлюсь. Я сосредоточиваю все свои морально-нравственные усилия на книге, вкладываюсь в нее весь и словно бы перестаю общаться с читателем (и вообще с людьми) вербально – беседуя с ними только со страниц написанного. Так и с Мисимой – чем больше он духовно насыщался в плане практическом, тем сильнее духовно истощался в плане ментальном. И, если гармонию действий и разума с его стороны можно было считать достигнутой, то о гармонии духа и разума пока не могло быть и речи.
Именно за этим он и решил сходить в церковь. Воскресенье не вполне подходило для посещения – еженедельная служба по обыкновению собирала многих сельчан в стенах храма в этот день, и возможности приватно побеседовать со священнослужителем, чтобы открыть ему свои поиски и метания, могло и не представиться. А потому Мисима выбрал для богоугодного дела понедельник.
Уйдя с дневной смены в обеденный перерыв, он прямиком (правда, оглядываясь по дороге, чтобы никто – не дай Бог – не заметил его маршрута; как-никак, а духовному наставнику всей деревни негоже ходить за советом в подобную организацию) направился в храм Божий.
Подойдя к церковному плетню, увидел высокого и крайне тучного рыжебородого мужчину – еще молодого, но уже невероятно обрюзгшего и запущенного, видимо, по причине пьянства. Он держал в руках метлу, подметал. На нем было длинное черное одеяние – не иначе, риза. Мисима понял, что нашел кого искал.
– Здравствуйте, батюшка, – робко начал он.
Подметавший поднял на него глаза и ничего не ответил.
– Бог в помощь!
– Благодарю тебя, сын мной. И тебе помогай Боже…
– Батюшка, мне б поговорить с Вами…
– Отчего не поговорить? Давай поговорим… Входи…
Мисима поискал глазами и не нашел калитки. «И как они сюда влезают?» Решив не тратить времени, перемахнул через забор.
– Здравствуйте, батюшка… – еще раз выказал учтивость Мисима.
– Здравствуй, сын мой, – от священника пахнуло перегаром. «И впрямь алкаш», – подумал Мисима.
– Я вот думаю тут…
– О чем?
– Да че-то… в последнее время все делаю, делаю… Вроде и нормально все, а чего-то здесь не хватает, – Мисима схватился рукой за ворот фуфайки.
– Церковь часто посещаешь?
– Вообще не хожу. Жена-то ходит, а я…
– Напрасно. Крещеный?
– Был когда-то. Правда, крестик потерял что ли…
– Совсем скверно. Чему же ты удивляешься?
– Я-то? Тому, что бытовой комфорт счастья не приносит… – от удачливости и красоты формулировки Мисима даже заулыбался.
– Так он никогда никому счастья не приносит.
– Как так? А олигархи?
– Духовно нищие и оттого несчастнейшие из людей. Ты посмотри, как живут? Судятся все время, воруют, ругаются друг с другом – денег вишь не хватает… А про Бога-то и забыли совсем. И оттого – половина жизнь в тюрьме кончает, а половина – от пули. Редко кто из них счастливо да беззаботно живет. А те, которые живут – за счет покаяния да дел богоугодных. Жертвуют много, молятся… Бога поминают…
– А как быть, если не веришь?
– Во что?
– В Бога.
– Ну, – священник заулыбался. – Разве настолько глупый?
– Отчего же глупый? – обиделся Мисима. – Даже наоборот. Вон жена моя ходила, ходила и чего? Ничего не выходила.
– А ты? Разве умнее нее?
– Конечно. Книжку прочитал, ума набрался, сейчас правильно живу.
– И связи никакой между походами жены и твоим разумом, считаешь, нет?
– А какая связь?
– Так она же за тебя, дурака, молилась. Вот Господь тебе разум и послал. С неба что ли он на тебя свалился?
Мисима задумался. Священник продолжал.
– Только зачем Он послал-то его тебе?
– Зачем?
– Чтоб прозрел ты наконец. Чтоб уверовал. Чтоб обратился. И потому тебя сейчас сюда и привел.
– Ну так а как уверовать-то?
– Вот гляди… Видишь у меня в руке метла?
– Как не видеть? Вижу…
– Кто ж ее создал?
– Человек и создал.
– А как?
– Да как… Челижный веник к палке привязал – вот метла и вышла.
– Правильно. А разве ты видел, кто и как ее создавал?
– А зачем мне видеть, когда дураку понятно?..
– Тоже правильно. А человек разве сам появился?
– Нет. От обезьяны.
– А ты видел ту обезьяну?
– Да зачем видеть-то? Учеными ж доказано!
– Спорный вопрос. Почему ж в зоопарке обезьяны в человека не эволюционируют?
Мисима снова задумался.
– Этак, если тебе с твоими учеными-мочеными верить, всякая обезьяна по окончании жизненного пути должна в человека превращаться? Логично?
– Логично, но…
– Но такого не происходит. Значит, буксует теория-то…
– А как же тогда?
– От Бога человек-то. Кто разум нам дает? Разве обезьяны? Кто хлеб насущны посылает? Кто любовь дарит? Сочувствие? Тоже скажешь, обезьяны?
– Нет…
– Вот. Господь дарит-то. Потому и веровать надо. Необязательно видеть, чтобы разумно понимать, что такое совершенство как человек только тот мог создать, у кого силы больше. А у кого силы больше, чем у человека? Только у Бога.
– Верно… А вот ты говоришь, что Он мне разум для разумения послал. Для того, чтобы поверил я. А, кабы поверил, что бы мне за это было бы?
– Оооо, – священник расхохотался. – Многие блага верующему Господь сулит. Заживешь как у Христа за пазухой. А главное – терзаться перестанешь душой, внутреннюю гармонию обретешь.
– И что для этого сделать надо? Как ему веру свою доказать?
– Ну как-как… В церковь ходи…
– Ну вот, пришел.
– Регулярно ходи.
– Понял. А еще?
– По заповедям живи.
– По каким заповедям?
– Ну вот например, не убий.
– Кого?
– Да никого, дурья твоя башка. И не укради. Родителей почитай да жену…
– Жену?!
– Да, жену.
– Да я ее бью как сволочь.
– Напрасно. Чего она тебе сделала?
– А, кабы не бил, сама меня метелила б как сидорову козу.
– Почем знаешь?
– Было дело.
– Хммм… И все же не благо это.
– Что?
– На насилие насилием отвечать.
– То есть как?
– А так. Ударили тебя по правой щеке – подставь левую. Разумеешь?
– Да как же это?! Он, значит, меня молотить будет как собаку, а я ему – щеки подставлять? Нетушки…
– Ты чего же, священному Писанию противишься?.. – глаза священника налились кровью.
– Да что это за писание такое! Самураи кон в Японии завсегда воевали, праведную месть творили на Земле и жили счастливо и в гармонии. А ты мне сейчас говоришь – свалилось на башку, так лапки вверх и не чирикай…
– Да. Тяготы надо преодолевать с кротостью и смирением.
– Ну вот еще! А зарплату не платят – что делать прикажешь?
– Терпи. Господь терпел и нам велел…
Все внутри Мисимы горячо противилось тому, что он слышал. Не так учил его жить великий японец, совершенно не то подсказывала сама жизнь, не те правила сделали его жизненный путь более или менее прямым! Он не мог согласится с несправедливостью и тем, что шло вразрез со здравым смыслом.
– Да как же это?! Тридцать лет терпел, сейчас голову поднял и воздухом задышал, а ты мне говоришь – обратно под лавку лезь?! Как же это?!
– Да какие это там самураи тебя жить учат?!
Мисима достал из-за пазухи книгу и предъявил ее служителю культа.
– Вот. Юкио Мисима, он же Хираока Кимитаке. Самурай всю жизнь сражается, преодолевает препятствия, а в конце совершает сиппуку.
– Чего?
– Ритуальное самоубийство. Живот себе вспарывает.
– Типун тебе на язык, прости тебя Господи, грешника, – священник воздел глаза к небу и осенил себя крестным знамением.
– А чего?
– Самоубийство грех страшнейший есть!
– Почему?
– Не сам ты жизнь взял, а Господь тебе дал, а потому только Господь волен распоряжаться ею!
– Но ведь ты говоришь, что вся власть в руках Бога?
– Так и есть.
– Так значит не я сам меч беру, чтобы отправиться к праотцам, а Он мне его в руку вкладывает.